О чем воют волки

_{Трио серых волков, Айдахо, США. Фото Джима и Джейми Датчеров/National Geographic Creative}

Пока герои бежали из темного замка в темный лес, «дети ночи» графа Дракулы начали затягивать свою «песню»: отдаленные куплеты волчьих завываний эхом разнеслись в трансильванской ночи. Я поставила фильм на паузу. «Это не европейский волк, он воет как-то не так. Этот волк из калифорнийских лесов!», — заявила я моему многострадальному компаньону.

После сотен часов, проведенных за прослушиванием голосов тысяч волков в ходе работы над моей докторской, разница была очевидна. Вой российского волка совсем не похож на вой канадского, шакалы же звучали настолько по-другому, что складывалось ощущение, будто я слушаю фарси и французский. Я сделала вывод, что, должно быть, дело в нюансах географии и подвидов. Некоторые другие исследователи уже выдвигали подобное предположение, но ни у кого не было достаточно объемной подборки воя, чтобы провести исследование должным образом. Пару лет спустя (докторскую я к тому моменту уже защитила) я поделилась историей про «детей ночи» с зоологом Ариком Кершенбаумом из Кембриджского университета. Он сразу же предложил изучить тональности вольчего воя. Есть ли разница между псовыми видами и подвидами, а если и есть, то можно ли определить по этому характерные черты?

Когда животные взывают друг к другу, их связь идет единым потоком информации: он взывающего к взываемому. До изобретения современных записывающих устройств любая звуковая информация жила до тех пор, пока существовало ее эхо. Так, хоть мы и замечаем разницу в современной человеческой речи между 6000 сохранившихся языков и неизвестным количеством местных говоров, мы не в силах отследить истоки языка до изобретения письма, не в силах узнать, как говорили древние люди. До того, как де Мантервиль в 1860 году впервые записал звук, речь мира была для нас недоступна, хотя некоторые частички мертвых языков продолжили жить в нашей речи.

Идут горячие споры о том, когда и как появился язык: это даже назвали «сложнейшим вопросом науки». Цель моей работы — узнать, что же можно понять из вокализации. Это первый шаг в понимании того, где звучание зова обусловлено физическим телом, а где взывающий может это звучание контролировать. К примеру, у пианиста на инструменте всего 88 клавиш и он ограничен при исполнении их комбинациями, но качество звука будет отличаться у композиции, сыгранной на Steinway, и той же композиции, звучащей из колонки в баре. Мало того, существует множество разных тональностей. Очень важно отделить характеристики инструмента от личного выбора самого исполнителя до того, как мы начнем понимать, что значит этот выбор.

Наше поведение гибкое и далеко не бессмысленное, оно крутится не только вокруг инстинктов, основательно закрепившихся в момент рождения. Зачастую оно формируется в социуме. Изумительным примером могут стать шимпанзе. Их навыки распространяются от одной особи к другой: они повторяют успешный подход других членов стаи к разбиванию орехов, ловле муравьев или чистке зубов. Они показали, что больше любят приготовленную пищу, нежели сырую, и что даже в состоянии выучить американский жестовый язык. Все это повысило интерес к тому, как делятся своей культурой и знаниями другие виды. Действия, характерные, как считалось раньше, только людям, теперь можно заметить у многих животных: это может быть использование инструментов птицами, фермерство муравьев или танцы попугаев. А это значит, что и животные могут стать образцом для людей, открывая нам доступ к ранее неизвестной части нашей эволюции.

Возможно, наиболее занимательная часть этих исследований — эволюция языка и речи. Существовала теория, будто бы лишь люди используют язык, а звуки животных — попросту реакция на поведенческие сигналы, как, например, крик боли. Но теперь-то мы знаем, что у множества видов есть свобода действий в звуковом плане: они могут выбирать, когда и какой звук издавать. Ученые выяснили, что обезьяны используют разные звуки для разных хищников, а луговые собачки в состоянии зашифровать в своих тревожных криках цвет и форму хищника. У певчих птиц наблюдаются сложные правила расстановки нот в пении. Теплится надежда, что изучение звуков животных прольет свет на развитие человеческой речи. Это шаг к решению труднейшего вопроса науки.

Диалекты, или региональные различия по форме и способам использования вокализации, были замечены у птиц, летучих мышей, шимпанзе и у множества других животных. Горбатые киты могут послужить красивейшим примером: их песни, которые могут рассказать слушателям, в какой части океана живет кит и о его семейной группе лишь по тому, что повлияло на формирование этой песни, разносятся на сотни километров. Ученые-биоакустики (биоакустика — область в биологии, раздел в зоологии, который занимается изучением звуковой сигнализации у животных и их звуковых взаимоотношений — прим. Newочём) Кэйтрин и Роджер Пэйн впервые услышали китов на записях 1960-х годов, сделанных с помощью подводного микрофона. Они воспользовались нотным письмом, чтобы проследить изменения в песнях самцов из года в год. Песни китов — их люди слышали еще со времен Аристотеля — стали предметом глубоких изучений и интереса общественности. Исследования показали, что песни горбатых китов отличаются в зависимости от их географического положения, и что можно вычислить их популяцию, лишь вслушиваясь в эти песни, меняющиеся на протяжение всей жизни. Итак, киты контролируют свое пение и поддаются влияниям извне. Пэйны обнаружили диалекты в их песнях. Сможем ли мы найти подобное и у псовых?

Несмотря на его распространенность, волчий вой никто толком и не изучал вплоть до недавнего времени. Теперь же, благодаря наводке морского биолога и орнитолога, с улучшенным звукозаписывающим оборудованием и программами по анализу, ученые смогут начать детальное исследование. Первый шаг к пониманию того, что же говорят животные, — вычленить, какая часть воя функциональна, а какая — лишь особенности строения гортани и рта. Другими словами, где пианино, а где — тональность. Исследования 1960-х показывают, что вой, преследующий нас во снах столетиями, может рассказать нам многое о вокализации конкретного волка. Подобно людям, у каждого волка собственный голос. У стаи в вое есть общие черты. Так, разные семьи звучат по-разному (волки с бóльшим удовольствием отвечают на знакомый вой). Раньше нам было известно только это. Но чего мы не знали, так это того, будет ли разница, наблюдаемая между стаями, сохраняться между подвидами или между видами, а также отличается ли вой индийского волка от канадского.

И чем дальше — тем больше вопросов. Если вой разных подвидов отличается, несет ли он вообще какой-то смысл? Есть ли какой-то общий «словарь» воя, в котором агрессивный вой европейского волка будет нести тот же агрессивный посыл, что и вой гималайского волка? И сможет ли койот отличить агрессивное завывание рыжего волка от предложения спариваться? Хотя у воя и нет грамматики с синтаксисом, он все еще может нести посыл, и если форма воя меняется, хотя посыл остается прежним, уже можно говорить о проявлении характерной культуры.

Для исследования этого явления Кершенбаум привлек группу ученых для обмена данными и идеями. Мы сравнили вой 13 разных подвидов и видов койотов, собак, волков и шакалов (другими словами, представителей семейства псовых). Также были мои собственные записи воя, сделанные холодными вечерами в Польше и России, в зоопарках Великобритании и заповедниках (где я выла на изумленных волков и восторженно слушала их ответ), а также записи от наших соавторов из США, Испании и Индии. Были исторические записи, сделанные на разных континентах в разное время. Были записи, выложенные в открытом доступе — сотни видео воющих животных на YouTube. Наша голосовая коллекция стала наиболее полной из подобных.

Мы растянули все записи на одну длину при помощи алгоритма динамической трансформации времени, чтобы сравнить перемены в тональности без оглядки на темп исполнения. Оказалось, что у каждого вида своя любимая форма воя, предпочтительный набор изменений в тональности воя, но кроме того они также использовали формы воя, которые предпочитали другие виды, и изменяли свой вой, как им хотелось. Волки чем-то похожи на музыкальные группы с их любимыми стилями исполнения: будь то ритмичный джаз или чистая классика — они свободны в выборе того, что играть. И хоть у них и есть любимый стиль, тональность может варьироваться.

Как и на музыкантов, на волков оказывают влияние их предшественники в жанре: у видов было больше общего с теми псовыми, что были ближе к ним в географическом и генетическом плане. Североамериканский лесной волк, записанный в США, звучал гораздо ближе к рыжему волку из Северной Каролины, чем к волку из Европы, а африканский шакал звучал вообще по-другому. По сравнению со своими двоюродными братьями, европейскими волками, шакал маленький и деликатный, у него вой высокого тона, мастерское владение контролем и скоростью: то выше и быстрее, то ниже и медленнее, но, в целом, меньше вариаций по форме, тогда как у европейских волков исполнение медленнее с уверенными длинными нотами, улетающими вглубь ночи. Новогвинейские поющие собаки получили свое имя за огромный репертуар воя и широкий выбор его форм. И хоть у разных видов формы исполнения иногда пересекались с другими, большинство использовали стиль, доминирующих в их репертуаре.

Если такие различия между видами кажутся повсеместными, то так и есть. Как нам известно уже несколько тысяч лет, птичье пение уникально для каждого вида, а иногда и для популяции: к примеру, «ва-ва-ва» поползня очень отличается от посвиста малиновки. Мы наблюдали, как птицы адаптируют свой репертуар, в буквальном смысле меняя мелодии, когда новые звуки становятся популярными и распространяются внутри популяции. Когда горбатые киты слышат новый звук, они учатся воспроизводить его, на протяжении жизни пополняя репертуар и распространяя его среди сородичей. Наши исследования псовых показывают, что для каждого их вида характерен уникальный вой, но нам все еще не известно, меняется ли их вой со временем и зависит ли он от прочих манер воя. Сейчас, когда мы определили эти различия, нам предстоит ответить на вопрос о том, являются ли они врожденными или приобретенными, и насколько сильно волк способен изменить манеру воя.

Чтобы понять как хорошо волк сохраняет уникальность воя, подвергаясь воздействию других, мы провели небольшой анализ рыжих волков, североамериканских лесных волков и койотов. Во всем мире волки сильно пострадали от столкновений с людьми, и рыжие волки находились под угрозой исчезновения, когда в 70-е годы их численность сократилась до 20 особей. Были приложены большие усилия к тому, чтобы спасти рыжих волков и вернуть их на свою территорию охоты в юго-восточную часть США. Однако этот вид приобрел тревожную склонность к спариванию с койотами и североамериканскими лесными волками, в результате чего появились плодовитые гибриды. Мы надеялись что рыжий волк будет иметь свой собственный характерный вой, отличный от соседей настолько, насколько поп-музыка отличается от блюза, что могло бы означать способность волков создавать коммуникативный барьер для размножения.

К сожалению, на деле все обстоит иначе. Как и все хорошие музыканты, волки не прочь осваивать новые стили, и мы обнаружили, что вой рыжих волков стал чем-то средним между воем койотов и североамериканских лесных волков, а это показало, что вой не является препятствием к скрещиванию. Так как изучаемые особи рыжих волков были генетически чисты насколько это возможно, можно предположить, что они подверглись влиянию и койотов, и лесных волков, скопировав звуки, которые от них слышали. Или, возможно, они никогда не имели своей уникальной манеры воя, а просто разделяли ее с ближайшими родственными видами. Мы никогда не узнаем, существовала ли у рыжих волков другая манера воя, которая со временем была подавлена воем койотов и лесных волков — и в наши дни утеряна так же, как ранние блюзовые записи — однако текущие изменения не остановят взаимообогащение звуков и рождение новых щенков.

Множества форм волчьего воя, которые мы обнаружили, достаточно для того, чтобы выражать большое разнообразие смыслов. Однако вой сам по себе — это прилюдный крик, а не тихий шепот, и содержит более ограниченный набор посылов, которые могут быть переданы. Мы можем лишь догадываться о том, что заложено в этих посылах. Возможно, есть едва заметная разница между «вся стая, сюда» и «сюда, братец-волк», и потенциально огромная разница между «держись подальше, незнакомец» и «здесь хорошая еда, сестрица». Помимо языкового интереса, это важно для специалистов по охране природы. Некоторые из них пытались защитить домашний скот, включая записи волчьего воя, чтобы подальше отогнать местных волков, но не исключено, что при этом они использовали вой, который звучал, как звонок к обеду, вместо предостерегающего сигнала.

Некоторые из этих форм воя совпадали у разных видов волков, в то время как другие были характерны какому-то одному. Хотя некоторые различия между видами волков могут быть результатом генетического дрейфа — произвольных мутаций, которые приводят к изменениям, распространяющимся на всю популяцию — они также могут развиться как ответ на некую потребность или под воздействием влияния среды обитания. Если звуки обладают гибкостью и меняются с получением нового опыта, то как и в случае с песнями горбатых китов, их можно использовать, чтобы пролить свет на возможное развитие языка. Акценты, с которыми говорят люди, и использование слов меняется в ситуациях, когда носители языка сталкиваются с новыми идеями и включают в свой словарный запас новые звуки, иногда немного искажая их.

Следующий шаг — показать, существуют ли поведенческие контексты для воя, которые бы показывали, могут ли волки, подобно другим животным, сообщать тем, кто слушает их вой, о своем эмоциональном состоянии и прочую информацию: отличается ли вой «свали из моего леса» от песни об одиноком сердце волка, находящегося в поиске партнера; отличается ли призыв к охоте от заявления об успешном убийстве, а также должны ли щенки учиться этим формам воя или же они знают их на инстинктивном уровне. Мы также проанализируем, на протяжении какого времени существуют эти различия и почему некоторые виды воя являются общими для нескольких видов волков.

Вой не является образцом настоящего языка в человеческом понимании, с синтаксисом и грамматикой, где один-единственный дополнительный звук или ударение может изменить смысл целой фразы. Однако если мы сможем показать, что вой — это средство передачи информации, которому нужно обучаться, а не существующее на инстинктивном уровне, у нас в руках окажется еще один фрагмент картины эволюции языка. И волки, и люди действуют сообща: живут в сложно организованных обществах, в которых тесно взаимодействуют множество индивидов и где выгодно передавать сложную информацию. Люди используют язык, чтобы донести значение посредством спектра звуков, однако протослова, вероятно, были связаны с самыми основными идеями и намерениями, а затем эволюционировали в сторону усложнения. Чем ближе степень родства между языками, тем более похожими они выглядят: к примеру, во французском и итальянском достаточно общих слов, чтобы, владея одним, понимать другой, однако оба этих языка будут казаться абракадаброй для носителей хинди, хотя все они зародились из индоевропейского праязыка.

Изоляция и географическое расстояние становились причиной, по которой человеческий язык подвергался многократным расхождениям, что приводило к формированию тысяч диалектов, во многих из которых появлялись слова, связанные со средой зарождения диалекта. Однако некоторые слова являются настолько основополагающими, что они почти не изменились за тысячелетия. К примеру, слово «мать», которое звучит как «matar» на санскрите, «mater» на латыни, «meter» на древнегреческом и «mzaa» на суахили. Даже сегодня можно проследить это слово до некоего, вероятно, универсального праязыка, тогда как слова, обозначающие более сложные понятия, обычно не демонстрируют такого сходства. Возможно, волки копируют нас, и их общие формы воя служат для обозначения такого же универсального понятия, как «мать», а более различающиеся — для обозначения местных явлений. Изучая этот феномен, мы можем сделать первые шаги на пути к пониманию истинного языка.

Развили ли волки способность передавать информацию посредством издаваемых ими звуков? Я не знаю этого наверняка, но склонна так думать. Как мне кажется, вой счастливого волка, окруженного сородичами, кардинально отличается от одинокого гласа, затерянного в дикой местности, и любовный дуэт не будет совпадать по звучанию с хоровым воем, к которому присоединяются новорожденные щенки, поднимающие свои крохотные мордочки к небу, но все эти звуки прекрасны. Возможно, однажды мы даже сможем понять их смысл. Однако пока что я могу лишь поступить так, как описывал эколог Дорвард Л. Аллен, и прислушаться «к гласу, раздающемуся на диком просторе, и [слышать] ликующую песнь волков!»

Автор: Холли Рут-Гаттеридж.
Оригинал: Aeon.

Перевели: Кирилл Черняков, Никита Пинчук и Влада Ольшанская.
Редактировал: Роман Вшивцев.